ч.2 http://boho-area.livejournal.com/271591.html/
/прошу прощения, этот кусочек - вычитка с распознавалки, так что могут быть незамеченные артефакты/
И — домой, поглядеть, коль помочь не в силах. Врач говорит, это сдвиг
Точно, и я сдвиг заприметила. Как-то выкатила отца во двор. Дай наведаюсь к Карменсите с Апрелией, по ровному туда запросто, к самой огороже отца подкатала. Чуть меня заслышала, Апрелия вприпрыжку — тут как тут. За ней Карменсита, степенненько.
— Хороши,— похвалил отец.— Да тебе еше б не одну.
Жизнь вокруг завидел. Ухватило-таки его жизнью!
Помолчал, добавил:
— Лес в дело пусти...
Значит, руби, продавай, на корову деньги собирай. Добро дал.
Поймала нечаянно обрывок материного с отцом разговора. Что-то про банк и материно: пускай же получит — отспорила...
Ну и ну! Все мыслят, я тут на спор осталась, из норова!
Уезжали —отец объявил:
— У меня со счета сними, купи еще корову. Так и так деньги твои!
Прикинула—нет, с коровой обожду. К осени-то можно взяться за
лес. Про черный день он у нас. Туго — выручит. Целик аж в тысячу молов Отец, правда, осторожничал с лесом — крайнее средство.
Отцу, по материным словам, перебраться домой возжелалось. Да боится, мне станет в тягость. В радость, ответила, только б приехал. Не приехал.
Под сенокос появился Бергер, отпуск с июля выхлопотал. Бергер косил, я сгребала — по негоди, иль луговине. Пригорки, где косе уж вовсе недоступ, обминали. Хватит, хватит с тебя сена, приговаривал Бергер. А я-то радёшенька: пригорки — сплошь поповник да колокольчики, ромашка, коростянка, гвоздичка.
Прибавилось забот: прокорми мужчину! Мне бедняцкий харч вдосыть. А Бергер? Не призналась, что кредит открыли в кооперации пока только картошку брать, виду не подала. А ему ведь колбаса на стол, свинина, рыба. Денька два на неделю овощи, каша, а то и блины. Не жаловался.
— Ты в тракторе понимаешь? — пытает раз.
Рот раскрыла.
— На что мне трактор?
— Ну не с косой же по целой непаши? Завтра утром о тягаче договорюсь. Попробую... По такой-то погодке каждому поспеть охота!
Заклокотало во мне. Чуть мужчина объявился - знай заправлять!
— Я тут распоряжаюсь!
— Дыши глубже, злючка!
Усмирить захотел. Приструнила.
—- Спать отправляйся! Заутра в семь подниму.
Любопытствовал, чего это к Педеру заторопилась. За конем, за косилкой на завтра до одиннадцати.
— Нельзя ль утречком с пяти взять?
— Возьми. Обращаться с косилкой умеешь?
Показал, как нож поднимать, опускать. Уж годков пять на косилку не садилась, да тотчас вспомнила.
В семь разбудила Бергера: чтоб вставал сено пряслить. Завтрак уминал— кольев понатаскала, привязала Гнедого. Теперь Бергер pот разинул. Половина Шведовой пустоши выкошена. А Шведова—потому как тут швед один вдавне целину поднимал... Бергер правил волокушей, я за ним подгребала.
Так и положено: с лЮбым траву коси, доколь солнце в небеси. А дождь ливанул— юрк под сено свежеразвешенное. Намиловались вдоволь. Вот оно, счастье: с лЮбым под сеном духмяным лежать, слушать шум теплого дождя летнего.
- С головы до ног только б и целовал,— шептал Бергер.
Ливню этакому час недолог —- снова за работу. К одиннадцати Гнедой —у Педера.
— Скорее бы год дурацкий кончался,— проворчал Бергер,—скорей бы вернулась в город ко мне.
Того дня уж не целовались.
В субботу отел с матерью приехали. Мать — не впервой — прихватила обед «поплотней».
— Устала, моя ты девчурка,— говорит отец.— Вижу, вижу: выдохлась.
— Не выдохлась. Разозлилась. Пап, ты как мыслишь, я в муже не ошиблась?
— Нетта!
— Все перечит! И все б ему указывать! Будто сама не соображу когда что делать.
Разогорчился отец, глаза долу. Засмотрелся на ноги свои беспомощные, замолчал. Села, голову — к нему на колени.
— Не уезжай, пап. Как хорошо б.
Молча взъерошил мне волосы. Уж не желтые, гусеночьи, пепельные теперь.
Уехал. А в понедельник уехал Бергер, отпуску конец.
Рук не покладая работала. Педер коня даст, другой раз сам подмогнет — свезти сено на сеновал. Не целиком убрано с луговины. В копнах стоит. Я с дождем наперегонки: то перетряхиваю, чтоб не запарилось, запревшее раскидываю, то опять в копны сгребаю.
А мир кругом переменился-то. Молчит бекас, чудная птица, что бабушка звала «козлом болотным». И впрямь блеет козлом, везде, бывало, по болотнику слыхать, хоть нигде не видать. Иль большой луговой кузнечик — скоком, бывало, луг мерит, сек-сек-сек — голосит окрест. Пропал. Пропал жук-навозник. Стрекозы пропали, вот уж глупо; повторять не повторяла — прозывали их стрекучими. Будто глаза кому колют. Они ж глаз тешат —золотисты, зелены, голубы. А,вальдшнеп дюж: посвистывает, посапывает проторенной своей тропкой меж болота - Стурмиром и Ломтьеннсмиром - уж добрую тысячу лет.
На последках июля в субботу появились мать с отцом. Остался отец. Поначалу отнекивался — мне работы прибавит. Ну на недельку, просила-упрашивала.
— Чего не попробовать, Ивар? — присоединилась мать— Поддержать тебя чуток, как с кровати в коляску перебираешься иль обратно — дел-то... В халате сиди —с одеваньем никаких хлопот.
— Попробую денька на два,-— сдался отец-— У меня ж процедуры по средам и пятницам, забыла?
Из виду выпустили. Побыл воскресенье и понедельник, во вторник приехала больничная машина, увезла к матери и ее старичкам. У матери служебная квартирка в доме престарелых, oтца при себе поселила. Кормятся со всеми. Нерадостная у отца житуха, уж. мне-то вдогад.
А на другую субботу Бергер пожаловал, автомобиль с прицепом и он купил, коляска, отец - при нем..
— Дашь знать, когда отца отвезти обратно, Аннетта. Хоть бы чем помочь я способен.
Заставила болтуна .снять в доме.все до единого ;порожки. Сам взялся, смастерил надежные рельсы на ступеньки к веранде! Чтоб коляску вверх, вниз толкать. А мать условилась в больнице поблизости: физиотерапевта к отцу будут присылать на неделю дважды, и по пятницам санитара — мыть. Исхитрился: с постели встает сам, да кому-то, мне, кому еще — надобно, как ложится, поднять, на кровать его ноги.
— Никогда уж на них не стоять, - вздохнул
— А я б попробовала!
И он бы, может. Не сидень же параличный. Боится.
Томился без дела. Тут в артели .заприметила я чудные коврики вязаные. Говорю: обучиться охота. Обучили мигом, И материал бери задаром, только готовую вещь верни.
Ну-ка, ну-ка. Вечером сидим, я вяжу, он смотрит. Наконец не выдержал: дай попробую.
Сразу смекнул. Коврик я довязал.
— Цвета, узоры сам теперь выберу! — заявил.
Дал денег на спицы, подкладку, пряжу. По образчикам отобрал цвета на свой вкус и — вязать, как душа просила.
— Пап, и не ведала, ты — художник!
Улыбнулся. Впервой, как беда с ним стряслась.
— Времени-то прорва, ну и дивлюсь на мир, на цвет. Что ни день, то открытье. Вот зеленый: теперь их — зеленых — много, смотря что задумал.
Я от радости чуть не в слезы.
— Сколько за такой коврик денег дают? — пытает, объявившись, Бергер. Стукнула б. Вовек не домозгует: отцу не деньги наградой.
— Хозяева в округе осушают болота. Им нужда — к Стурмиру никого не подпущу. Ломтьеннсмир тоже не тронуть бы, да разве меня спрашивают. Как там мои головастики, наследство мое? Ввечеру раз отправилась— присматривать след. Квакуш издали слыхать. Хоть квакуши целы. Ни одной не видала, домой воротясь. И жабы у хлева в сумерках не копошатся. Что делается-то? Под конец жизнь идет? И скоро свой срок довладеет? Миллионы лет сотворялась жизнь, миллионы ль надобны, чтоб вновь «тьма над бездною»?
Две недели — и головастиков моих наследных сушь извела. Опечалилась я не в шутку. И разозлилась. На соседей. Оставили б Господу Богу перемены творить. Осушают, опрыскивают — беду накликают. Грунтовые воды низятся. Колодцы — пустыми и не припомню — почти без воды, хоть лето и не больно жаркое. А Бергеру еще и Стурмир осуши.
Отец намекает: пора в город, к матери.
— Плох из меня помощник...
Нынче вовсе без сил я, без настрою, без денег. Тянет его к матери,. а как же, разумею. Да нынче я разуметь ничего не хочу.
— Одна слажу,— вырвалось.— И уж позабочусь собственность на себя выправить!
Вздрогнул отец.
— Чего ж это?
— А и того, чтоб он тут не командовал. Стурмир примется осушать, другое что надумает — мне наперекор...
— Стурмир осушить — худо ль? Пахоту удвоишь. Иль тебе лес, или поле.
И отец ничего не смыслит. Вскипела:
— Уезжай! Без вас обойдусь! И сделаю все по-своему!
Глянул на меня с укором, заулыбался вдруг.
— Ни дать ни взять — пяти годков как куклу свою об стенку стукнула, памятуешь?
Ещё бы! Из обид, что ребенку привычно чинят родители. От матери получила семена: репы, цветочные. И завела махонький сад-огород, посеяла семена ровненькими рядками, ямки пальцем понатыкав. Вкруг сада-огорода камней понаставила — порядок. Матери сказала, чтоб назавтра кур держала под сеткой — не греблись бы в моем огороде. Куры по воле не ходили, как мы весной сеяли. Да мать кур выпустила, а они прямиком на мои грядки— разгребли. Я в крик и с хворостиной на них, кудах-тах-тах — врассыпную. Тут мать вышла, хвать меня пребольно за руку — в дом, грозит: буду живность мучить, порки отведаю, какой и не снилось. А я куклу за ноги и — об стенку, голова вдребезги.
